И под редким снежком, похожим на театральную вату, четверка разлетелась в разные стороны.
На следующий день, незадолго до полудня, Зиночка и Лукьянов поднимались по массивной лестнице Центрального императорского почтамта, где у господина Дика были арендованы комнаты под московскую контору.
— Какие пропадают интерьеры! Здесь можно было бы удивительно фильмировать оперу! — воскликнула вдруг Зиночка, воздев руки к помпезным плафонам ламп и мраморным изваяниям, равнодушно поглядывающим из углов. — Послушай, какое удивительное эхо!
— Фильмировать оперу? Какая нелепая идея для молчащего кино. А арии зрители будут сами воспроизводить по памяти или им при входе будут выдавать партитуры? — отозвался Лукьянов. — А может, каждую залу снабдят патефоном и в темноте специально обученный человек будет менять пластинки!
— Ты думаешь, фильм никогда не станет звуковым? И персонажи всегда будут носиться по экрану, как стая немых рыб? Лишь рты открывать и моргать? — Зиночка остановилась возле мраморного римлянина и попыталась заглянуть ему в глаза.
Говорила она тихо и скорее со статуей, чем с Лукьяновым. Поэтому никто ей не ответил.
Господин Дик был ужасно рад видеть своих новых молодых знакомых. Отталкивал конверт, который протягивал Лукьянов. Звал секретаря и хотел немедленно устраивать чаепитие. Говорил, что сидит в столице уже месяц, кроме деловых партнеров, знакомствами не обзавелся, семья далеко — в Екатеринбурге, — дел-то много, много и художественных интересов, но если правду — одиноко! Чертовски одиноко!
— И столица ваша — колкая, неуютная для чужаков. — Дик пытался усадить гостей в кожаные кресла, да поглубже — чтоб не выбрались, — вдавить пирогами, явившимися целой горой на большом блюде.
— А хотите, мы покажем вам Москву? Прямо сейчас! Ведь сегодня пятница, вероятно, дела ваши конторские уже сворачиваются! — заученно, как велела Зиночка, бубнил Лукьянов, поглощая третий пирожок с капустой.
Зиночка церемонно откусывала от кругляша с яблоками, строго поглядывая на Лукьянова: «Наконец-то обжора вспомнил, зачем пришли. Договорились же, что он начинает разговор!»
Дик легко согласился. И скоро в арендованном им авто они катили по Покровскому бульвару в сторону Кремлевской набережной.
Как-то так получилось, что руководство поездкой незаметно взяла на себя Зиночка. Она бросалась то к левому окошку, то к правому, указывала, рассказывала, требовала остановиться и посмотреть на башенку, балкончик, барельефчик.
— Пожалуйста, водитель, притормозите! Выйдем из машины — по этой лестнице надо подняться всего на несколько ступенек — смотрите, какой вид! Как ложится свет! Разве не прекрасно розовеет эта стена, будто затканная шелком? — нежно свиристела она, вроде ни к кому не обращаясь, а разговаривая с веселым воздухом, колоннадой, скульптурной головкой, украшающей фасад.
Ее шерстяная шляпка давно была скинута и валялась на сиденье автомобиля. Кудри, как и накануне, были затянуты наверх и схвачены лентой в узел — с такой прической лицо Зиночки выглядело сосредоточенным и немножко удивленным. Взгляд обгонял машины, трамвай, дребезжащий вдоль бульвара, ворон, что перескакивали с ветки на ветку.
Неожиданно Зиночка коротко рассмеялась своим мыслям — почему-то ей показалось, что сама она похожа на зонтик, который красовался ажурными перепонками и вдруг стремглав сложился и превратился в стрелу. Пожалуй, такой этюд она могла бы исполнить в студии. Не дождутся!
День был теплый, ледяная корка на дорогах потрескалась и потекла, и от обилия воды цвета стали казаться свежее — и окрас домов, и кора голых деревьев, и ткань дамских пальто.
Илье Ильичу были показаны сказочные барельефы на стене доходного дома купчихи Корзинкиной: знаменитые «тянитолкаи» — то ли газели, то ли олени о двух головах в гипсовых изгибах берендеева леса, — улыбчивый заяц, неведомые для русской клумбы цветы. Илья Ильич с удивлением качал головой. Помчались дальше («Скорей, пока солнце не ушло, а то все станет блеклым и скучным!» — пел Зиночкин голос) по набережной Яузы в Лефортово, где на месте прудов, заложенных царем Петром, строили открытый публичный бассейн. В парке вокруг громадного котлована уже высились вышки для ныряльщиков, вдоль предполагаемых бортиков выстроились павильоны купален. На пятиметровом плакате красовались ныряльщик в трико и кудрявые детские головки, выглядывающие из воды, а дама в шароварах и ослепительно белом свитере показывала замахи рук в стиле брасс. Над рисунком сияла надпись — «Показательный оздоровительный пляж Москвы!».
— Что точным образом значит «публичный»? — поднимал брови Дик.
— Открытый для общественного пользования. Возможно, даже плату за вход будет брать на себя городская казна, — важно говорил Лукьянов. Он знал еще вчера, что маршрут пройдет через Лефортово, и сделал специальное изыскание в газетах.
— И дамы станут посещать? — озадаченно переспрашивал Дик. — И незамужние?
— Ну, господи, Илья Ильич, ведь двадцатые годы на дворе! Почему дамы могут кататься на велосипедах, но не могут плавать брассом? — смеялась Зиночка.
— Не просто могут, Зинаида Владимировна, обязаны! И вы, наверное, чемпионом, — откашливался Илья Ильич, не отрывая глаз от лучезарной улыбки спортсменки в шароварах. — Н-да… Столица…
Снова вернулись к машине. Решено было проехать мимо нескольких павильонов подземной железной дороги, что строились по проектам Федора Шехтеля.